Вот пришел первый снежный день снег пошел ночью и сыпал до самого утра

Вслед за солнцем

Вот и пришел он, первый снежный день. Снег пошел ночью и сыпал до самого утра.

Деревья тоже одели новые белые шапки и оттого казались свежими, необычными. Каждая снежинка светилась от радости, что наконец-то встретилась с землей.

Потом уж и солнышко вышло, а снег все не стаивал, только сильнее засверкал. Одна пушинка-снежинка спустилась на золотом луче с неба и села мне на рукав и сразу заиграла на солнце всеми своими кристалликами.

Я знаю, оторвавшись от подруг, недолго может прожить снежинка — через миг растает она на моем рукаве. Мне жаль ее, и я пытаюсь стряхнуть ее с рукава на снег. Там она проживет дольше. Но снежинку уже тронуло солнце и, сверкнув последний раз улыбкой, растаяла маленькая…

Но я знаю, сумела снежинка и смерть свою обратить на пользу людям. В последнюю свою секунду вобрала она свет солнечного луча и брызнула мне навстречу яркой, радостной улыбкой.

День смеется и радуется, знакомая поляна встречает меня, как невеста, — вся в белом. Мир неузнаваемо изменился за эти несколько часов. Все кажется новым и удивительно прекрасным. И хотя солнце сверкает ярко и весело, я знаю, мало, очень мало уже тепла в его лучах и не хватит у него силы, чтобы растопить этот снег.

Лес встретил звонкой тишиной. Как зачарованные великаны, стояли могучие сосны, покрытые белыми снеговыми шапками. Березки жались друг к другу, и вершинки их сияли сиреневым нежным светом. Лес точно прислушивался сам к себе и старался понять, что произошло.

Я стукнул палкой по стволу старой ели. Она отозвалась, как хорошо настроенный рояль — звонким и четким радостным звуком. Точно и дерево чувствовало праздничную настороженность, которая царила кругом. Густой, тяжелый от мороза воздух быстро проглотил четкий звук. И снова навалилась на лес холодная тишина. Только звонко хрупал снег под ногами.

Как будто ничего и не случилось. Только день пришел на землю новый, необычный. Но от этого и в сердце вошло что-то новое, свежее.

И, прислушиваясь к своим шагам по хрустящему снегу, понял этот новый день как радостный звон настоящего мороза по тонкому насту. Таким и вошел этот холодный день в сердце.

Хозяин тайги

По первой пороше уходят жители северной тайги — манси — на промысел: соболевать и белковать.

Раньше начинать нельзя — шкурка у зверя еще летняя невыхоженная. Только когда прочно ложится на землю снег, сбрасывает соболь слабый мех и одевает пушистую темную шубу.

Старый охотник Урсуй на стойбище Юрты Сабаянина сказал мне как-то:

— Нёхс — царь тайги («нёхс» — по-мансийски «соболь»).

Я удивился.

— Ну, что ты говоришь, Урсуй! Как же соболь? Медведь — торев — царь тайги.

— Молодой ты еще, — покачал головой охотник. — Жизни не знаешь, однако. Разве царь самый сильный был? Нет, он самый злой был. А кто в тайге злее, чем нёхс? Торев никогда не убьет ради крови. А соболь и сытый не упустит добычи, убьет. Может, и не съест, бросит, но все равно убьет. Потому и говорят старые люди: нёхс — царь, а торев — хозяин тайги.

Удивительно ладным был рассказ старого охотника. Медведь, хозяин тайги, бережет ее. А соболь, злой царь, уничтожает все, на что упадет его взгляд. Рябчика увидит — кинется на него черной стрелкой и вмиг перекусит нежную шейку птицы. Тетерев зазевается — и ему конец придет. На что уж глухарь крупная и сильная птица, а и тот нередко становится добычей злобного хищника.

Слушая рассказ старого охотника, вот еще о чем я подумал.

Как часто все-таки местные названия могут многое объяснить из истории и жизни народа. Глухарь, к примеру, на языке манси зовется «мансин». Вы, конечно, догадались почему. В северной тайге глухарей множество, это основная еда охотников, когда они на долгие зимние месяцы уходят на промысел.

Изморозь

Ночь была туманная со слабым ветром. А утром, когда туман понемногу рассеялся, дом наш выплыл из белесых разорванных клочков, как великолепный сказочный дворец. Тяжелыми плотными гроздьями висела на нем изморозь. Она облепила карниз, конек крыши, оконные переплеты, повисла на проводах и растяжках антенны. Такие изощренные узоры и причудливые формы не сможет, пожалуй, создать никакая фантазия.

Около одной, особенно большой и красивой грозди изморози я простоял долго. И постепенно затейливый рисунок начал для меня оживать, открывая волшебные двери в мир забытых детских сказок. Было это так неожиданно и чудесно, будто легкий морозный ветерок шепнул мне заветные слова: — Сезам, откройся!

И вот уже иду я где-то далеко, в бесконечном лабиринте из ледяных кристаллов. Встают впереди замки, кружевные мосты висят над пенистыми потоками, а вокруг сады с цветами красоты невиданной. И все это — замки, мосты и цветы диковинные, — все это так прекрасно, что впереди, кажется, откроется сейчас восьмое чудо света.

Но в самый последний момент, когда должно было встать передо мной великое откровение красоты природы, — в это самое главное мгновение ветерок шевельнул заветную гроздь. Едва-едва заметно качнул он ее, и все сразу исчезло: и сады, и висячие мосты над пенистыми потоками, и города с минаретами. И это напряженное, томительное ожидание откровения красоты природы тоже ушло. И, как будто проснувшись внезапно, стою я на снегу, и, чуть покачиваясь, висит передо мной огромная и загадочная кисть изморози…

Поначалу смертельно обидно стало мне, что вот так неожиданно оборвалась прекрасная сказка. Но в следующий миг уже понял, что оно вовсе не нужно было мне — сказочное видение, которого я с таким томлением ждал. Для того чтобы понять это, стоило только оглянуться вокруг.

Вот же она, живая краса, тут, рядом, только гляди да запоминай сердцем. Морозец пощипывает щеки, где-то в вышине, чуть вздрагивая, светятся чисто умытые предутренние звезды. А вдали лес задумался… И висит в воздухе густая звонкая тишина.

И слышится в этой тишине тоненький чистый голос серебряных колокольчиков. То поет снег под ветром.

Венец

Темнота полнится шорохами. Холодный луч луны бежит по снежному полю. Там, где коснется он его, сразу появляется пятнышко мертвого света.

Безраздельно царствует в темноте ночи луна. Только вокруг нее, узким кружком, небо кажется чуть светлее, а дальше опять глухая темень. Но вот в узкий круг света наплывает легкое облачко. Видны только края его, выступающие как тончайшая пушистая дымка в лунном свете.

Все больше и больше наплывает облачко на луну, и вот уже вся она скрылась под его кисейной завесой. И тогда неожиданно вспыхнул вокруг луны переливающийся бледно-зеленым, оранжевым теплым светом белый круг. Все ярче становятся краски. Кажется, коснулось мертвой луны живое шаловливое облачко и расцветило ее.

Но тут начинается мелкий, как манная крупа, снежок, и светящийся круг вокруг луны тускнеет. Вскоре он совсем пропал, и снова холодная, равнодушная луна светит мертвым светом…

Вы и сами, уверен я, конечно, не раз видели такой венец вокруг луны. Получается он оттого, что свет особенным образом преломляется в мельчайших ледяных кристаллах, которыми насыщено облако.

Близкое далекое

Вы замечали, наверное, как снег скрадывает расстояние? Когда с одного конца поля смотришь, кажется, совсем рядом синеет лес. А пока идешь к нему — умучаешься. И порой думаешь: а не вернуться ли?

Но потом оглянешься — позади снежная равнина. А лес впереди синеет так заманчиво, так зовет он тебя… И кажется, совсем уж недалеко осталось. И тогда снова трудно идешь вперед, вытягивая ноги из рыхлого снега.

Все время смотришь на лес, проверяя, сколько еще осталось идти. И уж будто видишь, как низко и таинственно опустились мохнатые лапы елей и сосен под тяжелыми снежными наростами. Слышишь морозный запах смолы и хвои.

Но пока бреду я по заснеженному полю, черпая валенками снег и чертыхаясь тихонько про себя то вот о чем думаю. Так ведь и в жизни не раз бывает: думаешь — далекое, а оказывается — близкое. Кажется другой раз, что близко, а окажется — ой, как далеко.

Идешь, бывает, по лесу. Вокруг тебя жизнь кипит — только успевай наблюдать. Какие чудесные сказки расскажет тебе тогда зеленый твой друг, какие загадочные и увлекательные тайны откроет!

Но вот где-то далеко-далеко дуплянка запела. И будто позвала тебя своей песней. И сердце сразу отозвалось ей. И уже идешь в дальнюю даль, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на ту дуплянку.

Может, и не найдешь вовсе той птахи и не увидишь ее никогда. Но уж после того случая непременно будешь любить всех дуплянок, станут они для тебя родными, близкими и понятными. Прежнее воспоминание будет согревать тебе сердце.

А может и такое случиться, что по пути заметишь ты нечто близкое и родное тебе, что тоже унесешь и сохранишь в своем сердце и оттого станешь еще богаче душой.

В тот день долго я бродил по лесу, и он пел мне свою тихую песню, нашептывал чудесные истории — немного смешные, немного грустные.

Неожиданно выскочила из-за кустов лиса. Остановилась как вкопанная, уставилась зеленоватыми хитрыми глазами. И я замер, глядя на огненно-рыжее чудо. Потом лиса взорвалась красным облаком, прыгнула всеми четырьмя лапами сразу и исчезла. А сверху восхищенно зацокала белка, видевшая всю эту встречу. Она кинула в меня вышелушенной шишкой и умчалась в свое дупло.

Когда возвращался я домой, то спросил себя: а не зря ли шел трудней дорогой по заснеженному полю?

Ну, конечно же, не зря! Ведь ушел из леса куда богаче. Будто новое что-то, чистое и светлое, родилось в душе.

Алмазная пыль

Какой поэт придумал это название?

Только человек, страстно влюбленный в свое дело, ищущий в науке не только точное, но и … прекрасное — только такой человек мог дать это яркое имя крошечным ледяным кристаллам, взвешенным в воздухе. Они рождаются, когда мороз сковывает влагу, превращая ее в лед. Солнечный луч, попав в это царство ледяных гномов, неузнаваемо меняется. Ледяные карлики ловят его, ломают золотую стрелу и, вобрав в себя ее свет, оживают, одеваясь в блестящие плащики. Тогда и начинается чудесное свечение воздуха: висит над землей сверкающая прозрачная завеса. Это и есть алмазная пыль.

Иду заснеженным полем. Сверкая, поблескивая, переливаясь, висят в воздухе алмазные пылинки. Каждая из них — звук, а все вместе рождают они сильную песню, славящую мощь солнца.

Зимнее чудо

Как вы думаете: вернуть зимой весну, сделать так, чтобы она пришла к: тебе в комнату и сказала свое радостное «здравствуй» — это чудо? Думаю, все вы скажете: да, это хорошее, веселое чудо. А ведь сделать его совсем просто.

Знаете такой кустарник — багульник? Он растет чаще всего на торфяных болотах. На вид багульник невзрачен. Листья у него мясистые и с тыльной стороны покрыты густой шерсткой. Будто зеленый валеночек. Но у этого неказистого кустарника есть один замечательный секрет…

За несколько дней до Нового года я с утра ушел в лес. По знакомой тропинке пришел в чащу. Стоило тронуть одну ветку, как сразу за шиворот повалился снег, холодный, колючий. Но я знал это место и быстро нашел выглядывавшие из под снега знакомые две точки с продолговатыми вечнозелеными листьями. Наломал большую охапку веток багульника.

Дома поставил их в стеклянную вазу. Через пару дней листики будто налились свежим соком. Они расправились и стали похожи на раскрытые ребячьи ладошки. Потом листья стали медленно краснеть, отливая цветом зимнего солнца. А потом…

Потом случилось чудо. На ветках появились настоящие живые цветы. Белые, с пятью лепестками, они волнующе пахли весной, талым снегом и первой песенкой жаворонка.

Мы поставили этот букет возле новогодней елки — и словно шалый весенний ветер залетел в комнату. Захотелось настежь распахнуть окна, потому что, глядя на эти цветы, которые расцвели среди зимы, забыли мы о морозах и вьюгах.

И знакомые мои ребята подходили к цветам багульника и осторожно дотрагивались до них пальцем. А я глядел на них и думал: как безграничен и удивителен живой мир вокруг нас, как полон он радости и как охотно отдает он ее нам, людям.

Анатолий Членов

%

ВСЛЕД ЗА СОЛНЦЕМ

от и пришел он, первый снежный день. Снег пошел ночью и сыпал до самого утра.

Деревья тоже одели новые белые шапки и оттого казались свежими, необычными. Каждая снежинка светилась от радости, что наконец-то встретилась с землей.

Потом уж и солнышко вышло, а снег все не стаивал, только сильнее засверкал. Одна пушинка-снежинка спустилась на золотом луче с неба и села мне на рукав и сразу заиграла на солнце всеми своими кристалликами.

Я знаю, оторвавшись от подруг, недолго может прожить снежинка — через миг растает она на моем рукаве. Мне жаль ее, и я пытаюсь стряхнуть ее с рукава на снег. Там она проживет дольше. Но снежинку уже тронуло солнце и, сверкнув последний раз улыбкой, растаяла маленькая…

Но я знаю, сумела снежинка и смерть свою обратить на пользу людям. В последнюю свою секунду вобрала она свет солнечного луча и брызнула мне навстречу яркой, радостной улыбкой.

День смеется и радуется, знакомая поляна встречает меня, как невеста, — вся в белом. Мир неузнаваемо изменился за эти несколько часов. Все кажется новым и удивительно прекрасным. И хотя солнце сверкает ярко и весело, я знаю, мало, очень мало уже тепла в его лучах и не хватит у него силы, чтобы растопить этот снег.

Лес встретил звонкой тишиной. Как зачарованные великаны, стояли могучие сосны, покрытые белыми снеговыми шапками. Березки жались друг к другу, и вершинки их сияли сиреневым нежным светом. Лес точно прислушивался сам к себе и старался понять, что произошло.

Я стукнул палкой по стволу старой ели. Она отозвалась, как хорошо настроенный рояль — звонким и четким радостным звуком. Точно и дерево чувствовало праздничную настороженность, которая царила кругом. Густой, тяжелый от мороза воздух быстро проглотил четкий звук. И снова навалилась на лес холодная тишина. Только звонко хрупал снег под ногами.

Как будто ничего и не случилось. Только день пришел на землю новый, необычный. Но от этого и в сердце вошло что-то новое, свежее.

И, прислушиваясь к своим шагам по хрустящему снегу, понял этот новый день как радостный звон настоящего мороза по тонкому насту. Таким и вошел этот холодный день в сердце.

ХОЗЯИН ТАЙГИ

о первой пороше уходят жители северной тайги — манси — на промысел: соболевать и белковать. Раньше начинать нельзя — шкурка у зверя ww еще летняя, невыхожен-

Ж ная. Только когда проч-

jmr, но ложится на землю

Щ/^, II снег, сбрасывает соболь

щЯК^ 7 1 короткий слабый мех и

VHk^^^^^^W^V f одевает пушистую тем-ИКЧ^рИЧРЯЬ*^ ную шубу.

Старый охотник Урсуй на стойбище Юрты Сабаянина сказал мне как-то:

— Нёхс — царь тайги («нёхс» — по-мансийски «соболь») .

Рисунки П. ЧВРНЫLHEBОЙ

Я удивился

— Ну, что ты говоришь, Урсуй! Как же соболь? Медведь — торев — царь тайги.

— Молодой ты еще, — покачал головой охотник. — Жизни не знаешь, однако. Разве царь самый сильный был? Нет, он самый злой был. А кто в тайге злее, чем нёхс? Торев никогда не убьет ради крови. А соболь и сытый не упустит добычи, убьет. Может, и не съест, бросит, но все равно убьет. Потому и говорят старые люди: нёхс — царь, а торев — хозяин тайги.

Удивительно ладным был рассказ старого охотника. Медведь, хозяин тайги, бережет ее. А соболь, злой царь, уничтожает все, на что упадет его взгляд. Рябчика увидит — кинется на него черной стрелкой и вмиг перекусит нежную шейку птицы. Тетерев зазевается — и ему конец придет. На что уж глухарь крупная и сильная птица, а и тот нередко становится добычей злобного хищника.

Слушая рассказ старого охотника, вот еще о чем я подумал.

Как часто все-таки местные названия могут многое объяснить из истории и жизни народа. Глухарь, к примеру, на языке манси зовется «мансин». Вы, конечно, догадались почему. В северной тайге глухарей множество, это основная еда охотников, когда они на долгие зимние месяцы уходят на промысел.

ИЗМОРОЗЬ

очь была туманная со слабым ветром. А утром, когда туман понемногу рассеялся, дом наш выплыл из белесых разорванных клочков, как великолепный сказочный дворец. Тяжелыми плотными гроздьями висела на нем изморозь. Она облепила карниз, конек крыши, оконные переплеты, повисла на проводах и растяжках антенны. Такие изощренные узоры и причудливые формы не сможет, пожалуй, создать никакая фантазия.

Около одной, особенно большой и красивой грозди изморози я простоял долго. И постепенно затейливый рисунок начал для меня оживать, открывая волшебные двери в мир забытых детских сказок. Было это так неожиданно и чудесно, будто легкий морозный ветерок шепнул мне заветные слова:

— Сезам, откройся!

И вот уже иду я где-то далеко, в бесконечном лабиринте из ледяных кристаллов. Встают впереди замки, кружевные мосты висят над пенистыми потоками, а вокруг сады с цветами красоты невиданной. И все это — замки, мосты и цветы диковинные, — все это так прекрасно, что впереди, кажется, откроется сейчас восьмое чудо света.

Но в самый последний момент, когда должно было встать передо мной великое откровение красоты природы, — в это самое главное мгновение ветерок шевельнул заветную гроздь. Едва-едва заметно качнул он ее, и все сразу исчезло: и сады, и висячие мосты над пенистыми потоками, и города с минаретами. И это напряженное, томительное ожидание откровения красоты природы тоже ушло. И, как будто проснувшись внезапно, стою я на снегу, и, чуть покачиваясь, висит передо мной огромная и загадочная кисть изморози…

3 «Вокруг света» № 2

39